Иуда

1

Бесконечное пространство открылось. И, оставив тело, слезами начал пробивать себе путь через покрывавшую глаза пленку к чистоте восприятия, к влекущей бесконечности, к самому себе. А звали его Иуда.
Совсем немного времени прошло с тех пор, как он, называвший себя грозно и торжественно и в то же время удивительно нежно, пришел и заронил в душу Иуды зерно сомнения, погубившее многих достойных. Что уж говорить про Иуду.
Иуда не поверил, нет, только попробовал послушать его, попробовал подойти ближе, прикоснуться к нему, заглянуть в глаза. Сначала робко и смиренно, потом все смелее, и наконец обнял и признал его. Но сомнения не оставили Иуду до самой смерти.
“Зачем ты уготовил нам сомнения? – вопрошал Иуда, – зачем терзаешь ты невинных?”, – и тут же бежал следом, сплевывая свои слова в пыль. И опять спрашивал и уходил, и знал, что должен остановить, и прыгал на задних лапах вокруг него. “Служи, – говорил себе Иуда и становился покорным, – уходи, – кричал Иуда и отбегал в сторону, и бранился на него злыми словами, – люби, – и держал палец над свечкой в доказательство своей любви, – убей, – и испуганно прикрывал рот и с плачем бросался на землю”.
Так шли дни и ночи, Иуда не находил себе места, кроме как рядом с ним, и выворачивало Иуду от этой близости, обнимал Иуда его ноги, и тошнило Иуду на его сандалии, и был счастлив Иуда, и никогда не было Иуде так плохо.
“Далеко еще? – спрашивал Иуда. – Я больше не могу”, – говорил Иуда и в следующую минуту готов был бежать за ним на край света. И повисал у него на плечах и впивался в его губы страстным поцелуем, а потом бросал в него камень, изо всей силы, стараясь разбить ему голову, но рука направляла Иудин камень мимо. Тогда зачерпывал Иуда грязь с земли и подбегал к нему и размазывал эту грязь у него по лицу. И смеялся, показывая пальцем. А потом падал на колени перед ним, презрительно улыбаясь.
Новые города встречались на пути. Незнакомые Иуде. И люди, добрые и злые, радостные и угрюмые, верившие и не верившие, но спасенные. Спасенные от сомнений Иуды. Иуда видел это, и сердце Иуды радовалось.
Однажды, в очередной раз уйдя от него, Иуда встретил двух братьев. Петр и Андрей сидели на земле, обхватив руками согнутые в коленях ноги.
– Почему не работаете? – спросил Иуда.
– Дай нам денег, и мы будем работать. Дай нам Бога, и мы будем верить, – так отвечали братья.
– Я дам вам денег, – сказал Иуда, – а вы пойдете и убьете вон того человека.
– Нет, – сказал Петр, и сомнение отразилось в глазах Петра.
– Сколько? – спросил Андрей.
– А сколько это, по-вашему, стоит? – спросил Иуда в ответ.
– Не знаю, – сказал Петр.
– Тысячу серебренников, – сказал Андрей.
– У меня нет, – Иуда присел рядом с ними, – я заплачу позже.
– Нет, – покачал головой Петр.
– Когда? – спросил Андрей.
– Завтра, – сказал Иуда.
– Я пойду, – сказал Петр.
Иуда и Андрей удивленно посмотрели на Петра.
– Не нужно, брат, – Андрей положил Петру руку на плечо.
– Прощайте, – сказал Петр и поднялся.
Иуда и Андрей посмотрели друг на друга.
– Что это? – спрашивал взгляд Иуды.
– Это судьба, – отвечал взгляд Андрея.
– Постой, – сказал Иуда Петру, – я пойду с тобой.
– Убедиться? – спросил Андрей с земли.
Иуда промолчал и пошел за Петром.
– Куда ты идешь?
– К нему.
Иуда наклонился, поднял с земли камень и, размахнувшись, хотел ударить Петра. Петр повернул к Иуде лицо мокрое от слез и протянул руки.
– Теперь ты мой брат, Иуда.
– Ты мой брат, Петр.
Петр взял у Иуды из руки камень и отбросил его далеко.
Он медленно шел, дорога уходила вверх, и ему приходилось часто останавливаться, класть руки на колени и тяжело дышать, глядя в землю. Тогда Петр и Иуда брали его под руки, Андрей под ноги и несли, несли, пока он не делал им молчаливый жест, и опускали его на землю, он кивал головой, может быть, в знак благодарности, а возможно, голова его опускалась машинально при соприкосновении ног с землей.
И опять он шел впереди, за ним Петр, затем Андрей, а позади Иуда сомневающийся, Иуда мечущийся, Иуда не находящий себе места.
Иуда уже не смел подбегать и обнимать его, не смел и привлекать к себе внимание неожиданными уходами, Иуда только торопливо говорил про себя слова любви или проклятья, стирая пыль с дороги подошвами сандалий.
И еще города, и еще люди. Петр ревностно оглядывался вокруг, прикрывая его своим телом. Андрей говорил речи, чистые и ясные, а Иуда сжимал кулаки в карманах от страха. И так из города в город, изо дня в день.
Окружающий пейзаж был гол и прост, песок и от деревьев тень, местность была пустынной, и иногда Иуда отводил свой взгляд от него и тоскливо смотрел по сторонам. Петр и Андрей тоже оглядывались, но не было на лицах Петра и Андрея таких эмоций, как на лице Иуды.
– Кто это? – вдруг спросил Петр.
– Это стражники, – сказал Андрей.
Пришлось остановиться посреди дороги. Стражники окружили со свистом, поднимая лошадей на дыбы, стегая плетьми воздух, оглашая прекрасные и ненавистные уши его бранью.
– Что им нужно? – спросил Петр.
– Деньги, – сказал Андрей.
– У нас нет денег, – закричал Петр, – совсем нет денег. Мы бедные странники. Мы голодные. Мы брошенные. Поверьте нам. Пожалейте нас.
Стражники кружились, как будто выбирая жертву.
– Ты ошибся, – сказал Иуда, – им нужны не деньги.
– А что? – спросил Петр.
– Мы, – сказал Андрей.
– Он, – сказал Иуда.
Петр открыл рот, собираясь снова закричать.
– Матфей, – закричал Иуда, – Фома, Филипп, все сюда.
И Иуда начал метаться между стражниками, выкрикивая имена, Петр и Андрей затопали ногами, захлопали руками, закричали тоже на разные голоса. Стражники отшатнулись и стали оглядываться.
– Сколько вас? – спросил предводитель стражников.
– Много, – крикнул Петр.
– Двенадцать, – сказал Иуда.
Предводитель стегнул коня, и скоро стражники скрылись за поворотом дороги, оставив облако пыли, от которой его лицо стало серым. Но Иуда на этот раз не стал смеяться. Иуда близко подошел к нему, впервые за те дни, что шли вчетвером, и заботливо вытер его лицо чистой белой тряпкой, которую достал из кармана. Он молча кивнул, а может, голова его склонилась от усталости. Иуда взял его за руку и усадил на землю. Уселись рядом и Петр с Андреем.
– Кто эти люди, которых ты звал, Иуда? – спросил Петр.
– Да, Иуда, кого ты звал? – поддержал Андрей.
– Это вы, – сказал Иуда.
– Мы? – удивился Петр.
– Не понимаю, – развел руками Андрей.
– Не мы, – Иуда показал руками круг, а вы, – Иуда начал тыкать пальцем, – Петр, Андрей, Иуда. Которые идут с ним.
– Нет, Иуда, ты называл другие имена, не наши.
– Да, другие.
– Чьи? – Петр приблизил свое лицо к лицу Иуды. – Ты скрываешь что-то от нас, Иуда.
– Слышите, – сказал Андрей, – стражники возвраща­ются.
– Не может быть, – сказал Петр и закрыл лицо руками.
Стук копыт по дороге слышался издалека, оттуда, куда ускакали стражники. Стук оглушал и тянулся в воздухе, как колокольный звон. Он поднялся и посмотрел навстречу всадникам. Наконец стражники приблизились и остановились в десяти шагах. Он стоял неподвижно, Петр все сидел, закрыв лицо руками, Андрей попробовал встать, но ноги не слушали, и Андрей только приподнялся над дорожной пылью, Иуда поднял голову и с любопытством взглянул на всадников.
– Ты звал нас, – сказал предводитель.
Он кивнул головой.
– Я Матфей, – сказал предводитель, – Фома, Филипп, Иаков, Варфоломей, Иаков, Фаддей, Иоанн, Симон, – предводитель перечислил всех по именам.
– Девять, – сказал Андрей.
Петр убрал руки от лица.
– Откуда ты знал их, Иуда?
– Разве я знал их? – спросил Иуда.
– Ты звал их по именам.
– Это не я звал их, – Иуда покачал головой, – ты ошибся, Петр.
– Я Петр, – сказал Петр стражникам, – Андрей и Иуда.
– Вот лошади, – сказал Матфей, спрыгнув на землю и подав знак Фоме, Варфоломею и Фаддею сделать то же самое, – вы устали, садитесь, мы поведем под уздцы.
Он сел на лошадь. За ним Петр и вновь почувствовавший силу ног Андрей. Иуда остался стоять на земле.
– Что же ты не садишься, Иуда? – спросил Фома.
– Мы должны оставить только одну лошадь, – сказал Иуда, – только одну.
– Почему?
Иуда пожал плечами.
– Что ты еще придумал, Иуда? – спросил Петр. – Почему мы не можем поехать на лошадях? Мы устали и так будет легче.
– Ты устал, Петр? – Иуда посмотрел на него. – От чего ты устал, Петр?
– Мы долго шли, Иуда.
– Его путь еще более долгий, – Иуда показал на него рукой.
– Но у нас же много лошадей, Иуда, почему мы не можем поехать? – еще раз повторил свой вопрос Петр.
– Ты можешь ехать, – Иуда махнул рукой.
– И я поеду, – сказал Фома, – раз Иуда не хочет.
Иуда криво усмехнулся.
– Я пойду пешком, – сказал Филипп, спрыгнул с лошади и прогнал лошадь, ударив ее по крупу.
– Теперь у меня нет лошади.
– И у меня нет лошади, – сказал Симон и сделал то же самое.
– Я не понимаю, – сказал Петр.
Вскоре только он и Петр остались на лошадях, остальные, как и Иуда, стояли на земле, готовые продолжать путь пешком. Он ласково тронул бока лошади и медленно двинулся дальше. Одиннадцать пешеходов двинулись вслед за ним.
– Я не понимаю, – еще раз крикнул Петр.
Никто не обернулся, и тогда Петр спрыгнул с лошади. Пошел медленно, потом быстрее и вскоре догнал остальных.
– Я понимаю, – сказал Петр. – Ты сомневаешься? – спросил Петр Фому.
– Нет, – сказал Фома.
Иуда вздохнул с облегчением, услышав ответ Фомы.
– Ты не сомневаешься, что я понимаю или что не понимаю? – не отставал Петр.
– Отстань, Петр, – сказал Фома.
– Андрей, – позвал Петр.
– Отстань, Петр, – сказал Андрей.
– Матфей, – позвал Петр.
– Отстань, Петр, – сказал Матфей.
– Иуда, – позвал Петр.
– Да, Петр, – отозвался Иуда, иди я обниму тебя, брат мой.
Иуда обнял Петра, Петр прижался к Иуде и положил голову на Иудину грудь, и так продолжали они идти, пока не стемнело и не стало пора остановиться на ночлег.

2

Ночью приснилось Андрею, что отец их с Петром умер.
Утром, когда они завтракали остатками пищи, обнаружившейся у бывших стражников, Андрей встал и обратился к ним.
– Наш отец с Петром умер, я увидел это во сне.
– Как? – вскочил Петр, потом закрыл лицо руками и заплакал.
– Мы должны вернуться, – сказал Андрей, – мы должны воздать последние почести отцу нашему.
– Мы подождем вас, – сказал Матфей, – мы будем двигаться медленно, и вы скоро догоните нас.
Андрей и Петр, прекративший плакать, посмотрели на него. Он поднялся с земли, бросив остатки своего завтрака птицам, посмотрел на Петра и Андрея, повернулся и медленно пошел по дороге. Иуда поднялся и пошел за ним.
– Иуда, – крикнул Петр.
Иуда обернулся. Все смотрели на Иуду.
– Пусть мертвые хоронят своих мертвецов, – сказал Иуда, повернулся и пошел за ним, более уже не оборачиваясь.
– Что ты хотел сказать, Иуда? – спросил Петр, когда все догнали Иуду.
– Вы оставили лошадь? – спросил Иуда.
– Андрей уехал на ней.
– А ты? – с усмешкой спросил Иуда.
– Я нет, – сказал Петр.
Фома, шедший справа от Петра, положил Петру руку на плечо, Матфей, шедший слева, сделал то же самое, и так они шли, пока не услышали позади стук копыт.
Андрей соскочил с лошади и подвел ему. Он сел на лошадь и тронул ее бока каблуками сандалий.
– Вы моя семья, – сказал Иуда, – вы мой отец, – сказал Иуда, – вы мои дети, – сказал Иуда и посмотрел на Андрея.
Андрей опустил голову и, не сказав ни слова, пошел вместе со всеми. Варфоломей и Симон положили Андрею руки на плечи, как это сделали недавно Фома и Матфей, шедшие рядом с Петром. И так продолжали они идти, глядя, как солнце перемещается по небу, освещая его.
К вечеру стало ясно, что надвигается гроза. Духота заполнила воздух. Иуда, пытаясь все сильнее и сильнее обнажить грудь, почти стащил с себя одежды. Уже несколько часов как беспокойство овладело Иудой. Иуда старался идти быстрее, чтобы отогнать от себя терзавшие мысли. Иуда чувствовал волнение и страх, чувствовал, что не справляется с ответами, теснившимися внутри. Иуда оглядывался, пытаясь найти кого-нибудь, и в то же время Иуде непреодолимо хотелось остаться одному, наедине с Иудой.
Постепенно Иуда пошел медленнее, дал остальным обогнать себя и шел последним, задыхаясь, черпая сандалиями дорогу. Невообразимая ясность сознания перемешивалась в Иудиной голове с потерянностью, с непониманием, куда идет, зачем идет, и даже где идет Иуда. Иуда стал часто оглядываться и разглядывать землю под ногами, словно искал что-то. Иуда не помнил себя идущим всего минуту назад, но в голове Иудиной вырисовывалась четкая картина высшего смысла Иудиного существования. Это было как озарение, как высшее счастье, недоступное в простые мгновения Иудиной жизни.
Один раз Иуда обнаружил себя сидящим посреди дороги. Блаженная улыбка освящала лицо Иуды. Но одиннадцать пар глаз, непонимающих, смотрели на Иуду из будущего. Иуда поднялся и пошел к ним.
Но как только Иуда настиг ожидающих своих братьев, Иуда упал на колени. Дикий крик вырвался из груди Иуды, было похоже, что кто-то другой, а не Иуда, кричит внутри Иуды. Казалось, даже не человек кричит внутри Иуды, а сам демон. Петр, Андрей, Матфей, Фома, Филипп, Иаков, Варфоломей, Иаков, Фаддей, Иоанн и Симон отшатнулись от Иуды. Лицо Иуды исказилось. Глаза Иуды остановились. Пена пошла изо рта Иуды. Иуда упал на спину и забился в конвульсиях.
Он опустился перед Иудой на колени, поднял голову Иуды, достал из кармана платок, которым Иуда вытирал его грязное от пыли лицо и, свернув, вложил платок между зубами Иуды. И сидел с Иудой, пока припадок не кончился, и пока Иуда не затих у него на руках.
Это был первый эпилептический припадок, случившийся с Иудой с тех пор, как Иуда шел с ним. Первый и не последний.
Вечером разразилась гроза. Раскаты грома накатывались один за другим, испытывая слух, молния ослепляла, заставляя закрываться руками и веками от ее пронзительного света. Дождь хлестал немилосердно. Он спрятался под деревом, одиноко стоящим посреди поля, и все сгрудились вокруг него. Один Иуда, пришедший в себя после припадка, стоял под дождем, раскинув руки и подняв голову к небу.
– Иди к нам, Иуда, – позвал Петр.
Иуда не откликнулся на зов.
– Иуда, – еще раз закричал Петр, – иди сюда. Мы с братом нашли хорошее место под деревом, здесь почти нет дождя.
Иуда посмотрел на Петра и сверкнул в темноте глазами.
– У тебя больше нет брата.
– Конечно, – крикнул Петр, услышавший эти слова несмотря на бушующую стихию, – и ты мой брат, Иуда. Мы все братья.
– У тебя нет брата, так же как нет ни отца, ни матери, никого. Только он есть у тебя, Петр. Только он.
Будто бы сама судьба доносила до Петра слова Иуды сквозь грозу. Петр побледнел и схватился за Андрея. Петр смотрел с ужасом на силуэт Иуды, выступающий из темноты. И показалось Петру, что Иуда вырос до огромных размеров и возвышается над деревом, под которым они спрятались, над всем полем и над Петром и тянет свою руку, желая схватить Петра и утянуть куда-то, где каждый только наедине с самим собой и с ним. И не будет там ни привычных лиц, ни слов, ни чувств. Не будет семьи, не будет поддержки, только он, представившийся сейчас Петру этим огромным страшным Иудой. Ангелом немилосердным.
Петр оглянулся и посмотрел на него, словно ища поддержки. Он обратил свой взор на Петра, или просто окинул взглядом всех, кто прижался к нему, поднялся с колен и вышел из-под дерева. Иуда захохотал посреди поля, запрокинув голову. Вдруг он поднял руки над головой и Иуда, опустив голову, увидел, что он висит, раскачиваясь под порывами ветра на толстой ветке дерева.
Иуда ступил шаг назад.
Все, кто остался под деревом, затаили дыхание, глядя на него. Когда через некоторое время они восстановили дыхание, то увидели, что он уже удалился от них и идет по дороге дальше.
Петр первый побежал за ним и, догнав, поцеловал ему руку. За ним подбежал Матфей, и все остальные тоже подбегали и целовали ему руки, все, кроме Иуды. Он остановился и гладил каждого целующего по голове. Потом повернулся и пошел вперед.
– А как же я? – спросил Иуда. – Кого ты спрашиваешь? – удивился Иуда. – Себя, – ответил Иуда и внимательно посмотрел на дерево. Ураган раскачивал дерево из стороны в сторону, и Иуде показалось, что оно сейчас рухнет и не будет ничего. Но ветер внезапно стих, дождь прекратился, и только крупные капли по прежнему стекали по лицу Иуды.

3

Вера моя. Искупаешь ли ты все сомнения и мучения, одолевающие меня? Настолько ли ты сильна и независима, чтобы не оказалось потом все пустяшным и никчемным? И стоишь ли ты моего времени и моих сил? Не предстанет ли потом этот путь ложным и уводящим вдаль? Уводящим от истины, уводящим от смысла?
Я стою посреди развилки бесконечного числа дорог. Выбираю ли я дорогу к тебе, или ты помогаешь мне выбрать дорогу? Находится ли смысл в тебе, даешь ли ты смысл или только, как маяк, освещаешь-освящаешь путь мой? А может быть, каждый путь ведет к тебе? Ты проводник или цель?
Я мечтаю. Я представляю себе. Я знаю, что есть внутри меня. И я спрашиваю. Ты желанное или существующее? Недоступное или открытое? И если недоступное, то для всех? И если открытое, то для кого?
Вера моя, ты подвергаешься или подвергаешь испытаниям? Оцениваешь ли ты меня, в таком случае являясь независимой субстанцией мира, или я создаю тебя? Сам, своими руками раскрашивая и придавая форму и наполняя содержанием.
Я борюсь за тебя или с тобой? И, падая на колени перед битвой, уповаю ли я на тебя, жду ли я от тебя помощи или надеюсь завоевать? И если так, то покорна ли ты? Или станешь покорной?
Вера моя. Моя ли? Только ли ты моя или одна для всех? И есть ли твои ступени? Лестница близости, на которой мы соревнуемся и, сталкивая других локтями, глядим вверх, упрямо сжимая губы? Или эта лестница пустынна и безмолвна, потому что принадлежит одному мне? А другие взбираются по своим лестницам и, как и я, падают, закрывая головы и прижимая окровавленные локти к бокам, но их, наши крики не доносятся друг до друга? А может быть, нет никакой лестницы? Все это фантазия воспаленного ума?
Противоречишь ли ты разуму? Противоречишь ли ты логике? Реальности? И если да, то почему? Зачем? Это все только усложняет. Или так и надо?
Надо. Так внутри ты или в стороне?
Вера моя. Ты довольно неусидчива. Ты непостоянна. Ты переменчива. Мне приходится ловить тебя и прижимать к груди, а ты так и норовишь ускользнуть, или кто-то каждый раз вырывает тебя из моих рук. Я наваливаюсь всем телом и держу. А потом просыпаюсь в новый день. И место внутри меня пусто.
Вера моя. Никого нельзя спросить о тебе. Ни с кем нельзя поговорить о тебе. Никто не знает тебя лучше, чем я. И от этого усиливается одиночество. И становится страшно, как, наверное, страшно оказаться посреди безбрежного моря в утлой лодчонке или посреди бескрайней пустыни выпить последнюю каплю воды в бурдюке.
И все-таки так ли ты нужна мне? Ты не доказываешь и не объясняешь. Ты просто приходишь, и я уже ничего не могу поделать. Только надеяться, что это я сам создал тебя, своими руками, как акт воли и представления о себе и о необходимостях и условностях. Создал, возможно, подсознательно поверив в тебя, моя вера.
Так думал Иуда, лежа на земле, положив руки под голову и глядя в ночное небо, усеянное звездами. Гроза прошла, и только влага осталась на земле, на дороге, по которой они только что шли, на ветках и листьях деревьев, возвышающихся в стороне, на стеблях трав и цветов, уже приготовившихся к предстоящей ночи, и перенеслась на грубые подошвы
сандалий, на колени и на одежду тех, кто предпочел, как и Иуда, лечь. Влага пропитала окружающую природу, и не осталось вокруг них места, сухого от слез небес. Слез о грядущем дне.

4

С утра Петр подошел к Иуде. Подошел, оглядываясь, как будто не хотел, чтобы кто-нибудь заметил. Подошел и взял Иуду за руку.
– Ты видел вчера, Иуда? – шепотом спросил Петр.
– Что видел, Петр?
– Небо, – и Петр прикрыл рот, – и как выстроились звезды?
– Как, Петр?
– Цифрой три, – Петр испуганно оглянулся, – и он вчера посмотрел на меня ровно три раза.
– Да, – Иуда поднялся с земли, – три раза.
– Что? – Петр подобострастно посмотрел на Иуду, – скажи, Иуда.
– Три раза ты предашь его.
– Я не могу.
– Почему? – Иуда внимательно посмотрел на Петра, словно удивился и обрадовался ответу.
– Я люблю его.
– Любишь?
– Да, – голос Петра дрогнул.
– Больше чем себя? Больше чем родных? Больше чем нас?
Петр кивнул и сглотнул слюну.
– Тогда предай его. Так ты предашь нас, и тем докажешь свою любовь к нему. И получишь, Петр, больше, чем имеешь сейчас.
– Как?
– Больше братьев, больше отцов, больше матерей, больше детей. Ведь ты каждого, кто близок тебе по вере, сможешь назвать братом, каждого, кто выше тебя по вере, сможешь назвать отцом или матерью, а ведомого тобою к вере сможешь звать сыном. Зачем тебе настоящие? Их мало, и они согрешают против тебя. И мешают тебе, Петр.
– Я не могу, – еще раз повторил Петр, – я не знаю.
– Не бойся – Иуда положил Петру руку на плечо, – в тот час дано тебе будет, что сказать и как сделать.
– Кем? – спросил Петр.
– Им, – ответил Иуда.
Петр ушел, опустив голову. Иуда смотрел Петру вслед, и злая усмешка кривила губы Иуды.
Днем повстречался им на дороге путник. Старый человек с обнаженными под ветхой одеждой ногами, покрытыми язвами, опирающийся на кривую палку, радостно протянул к ним руки, но, увидев его лицо, отшатнулся. Они бросились и окружили путника, только он остался стоять вдалеке, вытянув вперед руку, то ли для поцелуя, то ли жестикулируя в воздухе между собой и старцем.
Старец поведал им, что ужасные убийства происходят вокруг. Что девятерых стражников, отставших от своих и путешествующих теперь со странниками, идущими издалека, ищут и хотят убить. А пока не находят, убивают всех одного возраста с ними. И стоит в землях, через которые шел старец, плач и вопль великий. И трясся старец, рассказывая, и слезы текли по глубоким впадинам на щеках старца.
Все окружили старца, кто давал выпить воды, кто укутывал худые плечи одеждой своей, кто просто ласково утешал и гладил путника. Все думали и заботились лишь о старце, а не о себе, не о том, что страшная смерть им угрожает. Один Иуда ничего не делал, а стоял задумчиво.
– А стражников ли ищут и хотят убить? – спросил наконец Иуда. – Или странников, к которым они пристали?
Старец поднял голову и посмотрел на Иуду.
– Слышал я, одного ищут. И убить его хотят. Одного, с кем идут и стражники, и странники издалека. И убивают всех вокруг в надежде, что попадется он среди них.
– Да можно ли, – вскричал Матфей, – пожертвовать многими невинными ради спасения одного? – Вскричал и опустил голову и устыдился слов своих.
– Ты хочешь выдать его, Матфей? – спросил Иуда.
Матфей ничего не отвечал.
– Ведь нельзя пожертвовать и жизнью одного ребенка ради спасения человечества? – сказал Варфоломей.
– Ты хочешь выдать его, Варфоломей? – спросил Иуда.
Варфоломей не отвечал.
– Что же вы? – вскричал Иуда.
– Прощайте, – сказал старец.
Старец приблизился к нему, встал на колени перед ним и поцеловал край одежды. Его рука так и оставалась поднятой, и путник дотронулся до нее губами тоже, поднялся с колен и, не оборачиваясь, пошел в их прошлое. Все смотрели на удаляющуюся фигуру, и никто не сказал ни слова.
Когда старец превратился в маленькое белое пятнышко, они обернулись и посмотрели на него. Матфей упал на колени, и Варфоломей вслед за Матфеем. Они воздевали руки к небу и глотали дорожную пыль, прикасаясь ртом к земле. Вскоре и остальные последовали их примеру. Один Иуда опять оставался стоять в стороне, насмешливо глядя на него. И он смотрел на Иуду, а может быть, просто вдаль.
Наконец поднялись все с земли.
– Так что же важнее? – обратился Иуда к Матфею.
– Он, – ответил Матфей.
– Как же спасение человечества? – спросил Иуда у Варфоломея.
– Грешен, – вскричал Варфоломей и снова хотел пасть на колени, но Иуда схватил Варфоломея за локоть и не дал сделать этого.
– Хватит, – сказал Иуда, – ты достаточно унизился. Начни теперь думать и делать.
Варфоломей опустил голову и до конца дня не молвил ни слова.
– Кто не с ним, тот против него, – сказал еще Иуда и пошел вперед не оборачиваясь. И все остальные пошли за Иудой, и он тоже пошел последним.
Так двигались они до глубокой ночи, но Иуда не остановился на ночлег и когда совсем стемнело. Иуда упрямо шагал, словно хотел быстрее достигнуть какого-то одному ему известного места. И он шагал рядом с ним, и упал позади Петр, но подняли Петра Андрей и Симон, и проклял Петр брата и поднял на брата руку, и понесли Петра Андрей и Симон, а потом понесли Фаддея и Иакова Варфоломей и Фома, да Филипп и другой Иаков. И обнялись Матфей и Иоанн, чтобы было легче идти, и так шагали они все позади его и Иуды и уже не различали в темноте, кто из них кто, ведь были они похожи и ростом, и фигурой, и длиной волос.
Под утро увидели они впереди большой город. Тогда отказали последние силы у несущих, и рухнули на землю Андрей и Фома, и Филипп, увлекая за собой остальных. Иуда упал, лишь бросив взгляд на город. А он сел на камень у дороги и смотрел неподвижно на спящих, потом поднялся и оставил их.

5

Днем пришли стражники и молча окружили спящих. Долго смотрел предводитель воинов с именем Крысобой на усталые лица, и зловещая и радостная улыбка играла на лице Крысобоя. Предводитель всматривался в каждого, словно пытаясь отгадать, ради кого же из них прислали воинов.
Наконец Крысобой махнул рукой, один из стражников поднял с земли большой камень и бросил изо всей силы в лицо Петру. Петр вскрикнул, проснулся и схватился рукой за разбитое лицо. Крысобой поманил Петра пальцем. Петр послушно подполз и сел рядом, постанывая и все еще прикрывая лицо рукой.
– Ты знаешь, за кем мы пришли? – спросил предводитель, чуть склонив голову набок.
– Нет, – ответил Петр.
– А это не ты?
– Нет, нет, это не я, – Петр усиленно замотал головой.
– Как ты это можешь доказать? – предводитель склонил голову в другую сторону, словно с любопытством рассматривая какой-то предмет. – Никак, – продолжил Крысобой, видя замешательство Петра. – Тогда придется убить тебя. На всякий случай.
– Я не знаю, где он, – сказал Петр и умоляюще сложил руки.
– Здорово распухло, – сказал Крысобой, показывая на лицо Петра.
Петр подобострастно засмеялся.
– Последний шанс, – сказал предводитель и кивнул головой. Тотчас другой стражник достал меч из ножен.
Вдруг лицо Петра просияло.
– Он здесь, – сказал Петр и указал рукой на спящего Иуду.
– Вот видишь, – сказал Крысобой, – ты можешь идти.
Петр вскочил на ноги и, не оборачиваясь, побежал по дороге в сторону города.
– Тащите ко мне другого, – приказал предводитель.
Когда еще не до конца проснувшегося Андрея бросили к ногам предводителя, Крысобой первым делом зажал Андрею рот и отрезал ножом ухо.
– Ты знаешь того человека? – спросил Крысобой, показывая на спину бегущего Петра, когда Андрей затих.
– Этот человек мне никто, – сказал Андрей, вспомнив слова Иуды.
– А знаешь, за кем мы пришли?
– Да, – ответил Андрей, – но я не знаю, где он. Он покинул нас этой ночью.
– Тогда мне придется убить тебя, – угрожающе сказал Крысобой.
– Хорошо, – ответил Андрей и склонил голову.
Предводитель с интересом посмотрел на Андрея.
– Послушай, – сказал Крысобой, – мне ведь все равно, кого арестовать. Назови кого-нибудь. Другого. И я отпущу тебя. А то нам придется искать дальше, и мы найдем того, кого ты хочешь теперь спасти.
Андрей поднял голову и недоверчиво посмотрел на Крысобоя.
– Честное слово, – сказал предводитель.
– Хорошо, – сказал Андрей, – это он, – и указал рукой на Иуду.
– Молодец, – сказал Крысобой, похлопал Андрея по плечу и протянул ему тряпку, – ты тоже можешь идти. И перевяжи ухо.
Андрей поднялся, приложил тряпку к уху, окинул взглядом спящих братьев своих, задержал взгляд на Иуде, отвернулся и зашагал прочь.
И разбудили следующего Матфея и подвели к предводителю. Не стал Крысобой издеваться над Матфеем, просто посмотрел на Матфея строго и покачал головой.
– Ты ведь был одним из нас, – сказал Крысобой.
– Был, – сказал Матфей.
– Почему ты не захватил его? Ты спас бы остальных. А теперь вы все умрете.
– Да, – сказал Матфей, – но мы все ничто, а он все. Убей нас.
– И ты думаешь, что ответил на вопрос?
– Я ответил на вопрос, – твердо сказал Матфей.
– И ты готов пожертвовать своей невинной жизнью и их невинными жизнями, – Крысобой показал рукой на спящих, – ради спасения одного?
– Ради спасения его, – сказал Матфей.
– Но ведь и ты был предводителем, и ты в ответе за жизни своих людей?
Матфей опустил голову и ничего не ответил.
– Для тебя важнее его жизнь или жизни людей, за которых ты отвечаешь? – продолжил Крысобой.
– Его, – прошептал Матфей.
– Что? – переспросил предводитель.
– Его, – сказал Матфей, переборов ком в горле.
– Его, – задумчиво произнес Крысобой, – а каждого ли ты готов спасти, как его?
– Нет, – покачал головой Матфей.
– Хорошо, исключаем твоих людей, – предводитель ласково улыбнулся, – кто остается?
– Иуда, – прошептал Матфей.
– Кто?
– Иуда.
– И ради него ты готов пожертвовать своей жизнью?
– Да, – Матфей горделиво выпрямился, – убей меня за него.
– Не спеши, – Крысобой поморщился. – Еще раз спрашиваю тебя, готов ли ты и жизни своих людей, за которых ты в ответе, отдать за жизнь Иуды?
Матфей молчал.
– Не молчи, – Крысобой подал знак, тотчас один из воинов обнажил меч и приложил к шее спящего Иоанна, – у тебя нет времени.
Воин поднял меч над головой Иоанна.
– Нет, – сказал Матфей.
– Значит нет? – спросил предводитель.
– Нет, – сказал Матфей, – берите его.
– Ты свободен, – сказал Крысобой, – я скажу твоим людям, что ты будешь ждать их в городе.
Матфей кивнул Крысобою, повернулся и пошел вслед Петру и Андрею.
После Матфея Варфоломея подвели к предводителю. И издевался Крысобой над Варфоломеем, и выдал Варфоломей Иуду, и был отпущен. И Фома, и Симон, и оба Иакова, и Иоанн, и Фаддей, и Филипп тоже выдали Иуду.
А Иуда так и не проснулся.
Наконец остался один Иуда. Безмятежно спящий и ни о чем не ведающий. И подошел предводитель к Иуде, и посмотрел на него с нежностью, и тронул за плечо, и разбудил Иуду.
Проснулся Иуда, посмотрел в глаза предводителю, оглянулся со страхом и все понял. Сел, согнул ноги в коленях и обхватил их руками, как сидели Петр и Андрей, когда он встретил их в начале пути.
Но не дали сидеть Иуде, стали стражники избивать Иуду и кричать ему, что предали его братья Иуды. И смотрел Крысобой на катающегося в пыли Иуду, и жалость отразилась на лице предводителя.
И засомневался предводитель, что Иуда и есть тот самый, хоть и сказали Крысобою, что их ровным счетом двенадцать. Остановил Крысобой стражников, подошел к Иуде и наступил своею ногой ему на горло. И посмотрел предводитель в ясные глаза Иуды, и посмотрел на Крысобоя из глаз Иуды демон и закричал нечеловеческим голосом, и выгнулось тело Иуды, слюна выступила изо рта, и забился Иуда, прижатый к земле ногой Крысобоя, и не осталось у предводителя сомнений, что это он и есть, носящий его внутри себя.
Это был второй эпилептический припадок, случившийся с Иудой с тех пор, как Иуда шел с ним. Второй и последний.
Никто не вложил Иуде тряпку между зубами, никто не поддержал голову Иуды, Иуда откусил себе язык и с тех пор и до самой смерти не произнес ни слова.

6

Ночная гроза прошла над большим городом. Ветер стих, и как бы тягостное раздумье повисло в воздухе. К полудню туман рассеялся, солнце осветило три креста на горе, повиснув напротив и, казалось, слепя глаза людям, висящим на крестах. Но никто из них не шелохнулся.
Его крест стоял посередине. Он словно спал, раскинувшись на широком ложе, и не желал поддаваться солнцу, проникающему сквозь его закрытые веки. Усталость последних дней, неразрешенные сомнения, тяжесть роли, которую он взвалил на себя – все это накопилось в нем и не давало проснуться. Он отдыхал, и не хватало только матери, которая присела бы у изголовья, погладила его по волосам и прошептала что-то удивительно нежное. И прикоснулась бы губами к его лбу, и вышла и оставила его. И потом заглядывала бы к нему часто, ласково глядя на его уставшее лицо.
Но все это только казалось. А на самом деле он умер. Тело его обвисло на кресте, голова безвольно склонилась на грудь, и черный ворон, севший на плечо креста, задумчиво трогал клювом его мертвую руку.
Они стояли под ним и смотрели. Смотрели, и слезы катились из их глаз и нетронутыми падали на землю. Они протянули друг к другу руки и обнялись, и долго не размыкали объятий.